В глухие дни российской реакции, кажется, в 1910 году, после двух лет разлуки, мы снова встретились с ним в Москве. Шаумян был утомлен и очень нуждался в отдыхе. Наша долгая беседа касалась политических событий дня и ужасающей реакции. Реакция полностью охватила и Кавказ, т. е. его рабочие круги, которые до того дышали более или менее свободно. Шаумян с болью и горечью говорил об отчаянии, проникшем в ряды партии и кавказские организации. Он намеревался остаться в Москве и предаться литературным и научным занятиям, но обстоятельства снова забросили его на Кавказ. После этого я больше не видел Шаумяна. Революционная работа, тюрьма, ссылка — таков его путь...

В дни Октябрьской революции, когда я находился на далеком Западе, до нас дошел голос Шаумяна как руководителя Советской власти в Баку. Но недолго звучал этот голос; не прошло и года, как пролетарская диктатура в Баку пала. А вслед за этим мученически погибли лучшие представители революционного рабочего класса Кавказа. Случилось так, что вместо того, чтобы бросить в тюрьму и расстрелять апшеронских хулиганов, английских разбойников, бакинских меньшевиков и эсеров, эти последние бросили в тюрьму и убили наших лучших товарищей.

В песчаных степях пустынного Закаспия перестало биться лучшее сердце сознательного рабочего класса Кавказа — Степана Шаумяна. Он унес с собой все, что присуще смертному, но оставил потомкам любовь революционеров к пролетариям, свое большое и открытое сердце, свою ясную и прямую мысль, свою пламенную душу...