Но разве кто послушается городового? Подгулявшие ребята назло городовому еще быстрее погоняют лошадей, еще громче поют «Марсельезу».

— Степан, — говорю я, уже нервничая, — что же ты сидишь, молча, как жених... Ведь плохо твое дело.

— Погоди еще чуточку, беспокойный поэт! Мне ужасно хочется узнать, что еще задумали эти кутилы, — говорит он, и голос его заглушает грохот экипажей.

Уже приближаемся к Муштаиду, едем по аллее, ведущей к Дидубе, и наконец останавливаемся неподалеку от Дитриха, у ворот сада знаменитого Гришо.

Пара сильных рук сразу с шумом открывает ворота, наши экипажи въезжают во двор и останавливаются у большой, утопающей в зелени беседки.

Неизвестно откуда появляется и идет нам навстречу шарманщик. Он торжественно играет «Сулико». Сходим с фаэтонов и окружаем накрытый белой скатертью стол...

— Ну, теперь-то ты понял, Степан, что задумали эти кутилы. Ужин, прерванный на Лорис-Меликовской, заканчиваем здесь, в саду Гришо, чтобы еще лучше «организоваться»...

Твой отъезд сорвался. Поражаюсь твоей беспечности!..

— Спокойно, спокойно, поэт! — говорит Степан.— Хочешь знать правду — мы едем завтра. Я обманул тебя.