Мои воспоминания о Степане Шаумяне относятся к началу 90-х годов — времени совместного нашего пребывания в Германии и Швейцарии, где мы, учась у германских профессоров премудростям классической политической экономии, с неменьшим рвением штудировали теорию марксизма и знакомились с практикой научного социализма. Мы оба были исключены незадолго перед тем из храмов российской высшей науки, кажется, Шаумян из Рижского политехникума, я из киевского,— за горячее участие в студенческом движении того времени и еще больше за приверженность к тогда еще молодому российскому рабочему движению, пускавшему свои новые ростки под знаменем научного социализма. Словом, мы оба были выброшены на чужой берег, где нас спаяли на долгие годы не только общность научно-духовных интересов и складывающихся социальных идеалов, но и одинаковое выброшенное за борт прошлое.