Чаша терпения переполнилась — наш забастовочный комитет из 35 человек объявил забастовку. В ней приняло участие до 300 человек, Однако в самом активе студенчества появились разногласия из-за несвоевременного, как это представлялось некоторым, начала забастовки, к которой якобы отрицательно отнеслась большая часть рижского студенчества. Но Шаумян вместе с другими товарищами убедил всех, что дальнейшее молчаливое примирение с создавшимся положением еще больше развязало бы руки реакционной профессуре для борьбы с прогрессивной частью студенчества. Все черносотенные студенческие корпорации, членами которых были сыны баронов, крупных торговцев и промышленников, действовали заодно с реакционным профессорством, ненавидели нас, шпионили в пользу профессоров и охранки. Учитывая свою малочисленность, для начала забастовки мы избрали способ «химической обструкции», причем наша «производственная бригада» из четырех химиков приготовила в поле страшно вонючее и вызывающее кашель и головокружение вещество изонитрил, который испарялся быстро, даже при самой низкой комнатной температуре, и моментально действовал. Вещество это было влито в резиновые баллончики и распределено по карманам забастовщиков. И вот в начале февраля 20 активистов разместились по всем этажам института. По сигналу баллончики были вскрыты и вонючая, легкоиспаряющаяся жидкость вмиг распространилась по коридорам и аудиториям, выкурив оттуда студентов и профессоров. Лекции прекратились. Кое-кто из нас был задержан, некоторые улизнули, но местная охранка задержала всех. Мы были преданы профессорскому дисциплинарному суду. В числе подсудимых были С. Шаумян, я и многие другие.

Стоял апрель. Мы снова собрали чемоданы и разъехались по домам.