Воспоминания уносят меня к далеким ученическим годам Степана Шаумяна. Уже на школьной скамье он удивлял своей серьезностью и влечением к литературным и общественным вопросам. И вместе с тем это был юноша жизнерадостный, отзывчивый, любящий товарищей и любимый ими.

Тифлисское реальное училище, в котором мы обучались, выделялось среди тогдашних средних учебных заведений своим крутым режимом, напоминающим порядки военных училищ. Директор особо усердствовал в бюрократическом буквоедстве и доводил формализм до нелепости. В четвертом классе несколько учеников решили составить группу для помощи своим товарищам, не успевающим в учебе. Узнав через кого-то об этом, директор вспылил, усмотрел в этом «политику» — чуть ли не тайное общество и устроил целую экзекуцию: выстроил всех учеников во дворе и громовым голосом отчитал «преступников». В этот же день их исключили без права поступления в другие учебные заведения.

Этот режим вселял в нас глубокую ненависть, которая, естественно, переносилась на весь самодержавный строй.

Будучи очень способным учеником, Степан Шаумян стал, однако, остывать к школьной «науке». Это был путь, обычный для сознательного юноши в царской школе. Приходилось искать пищу в книгах, журналах, в товарищеских собраниях, о которых не мог знать директор. У нас была ученическая организация «Циацан» («Радуга»), в которой руководящую роль играл Шаумян. В этот союз входили ученики-армяне тифлисских гимназий, реального училища и семинарии Нерсесян.